«1918. Симбирскъ», книжная серия «Симбирские тайны». В. Миронов. Часть 2. «Да здравствует Красная Армия!» Главы 3-4 / 28 Февраля 1918 / История Ульяновска / Годы и люди

Первую половину 1918 года трудно назвать мирным временем. Однако бои, уже отчётливо гремевшие на юге, западе и востоке страны, Симбирскую губернию пока ещё впрямую не затронули. Война придёт сюда немного позже. И к этому надо было быть готовыми, а, главное, готовить вооружённые силы, для того, собственно, и созданные, чтобы громить врагов революции.

Между тем анализ приказов по 1-му Симбирскому отдельному пехотному батальону Красной армии за тот период (как, впрочем, и по его предшественнице – дружине) показывает, что в них практически не упоминаются ни строевая, ни боевая, ни даже политическая подготовка личного состава. Речь в приказах идёт главным образом о разного рода хозяйственных вопросах и о расстановке караулов, которые охраняли не только военные, но и различные городские объекты. Вот, например, наряд на службу на 28 февраля. Посты тот день выставлялись:

«- к городским каменным казармам – 20 человек;

- к патронному складу – 7;

- в Казначейство – 4;

- в государственный банк – 7;

- к исправительным арестантским отделениям – 5;

- к имуществу нестроевой команды, принятому от 96 полка (казармы полка) – 4;

- на толкучий рынок для предупреждения продажи солдатами-добровольцами казенных вещей – 10;

- в военный комиссариат (квартира директора при кадетском корпусе) – двое вооруженных вестовых;

- на ст. Симбирск-1 – 20

- на ст. Симбирск-2 – 10» (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 1. Л. 1).

Этот перечень постоянно рос. Например, через месяц в приказе по батальону от 23 марта к уже перечисленным выше караулам добавились:

«- Старо-Казанская улица, дом Кузнецова для охраны склада сукна – 10;

- Кадетский корпус, для охраны склада оружия – 10.

- Туда же для охраны имущества от расхищения – 10.

- к конскому запасу для охраны лошадей:

В Темные ряды – 3.

На Мытный двор – 3.

В Уланские казармы – 3.

- в городской земский лазарет (около вокзала 1-го) для охраны имущества – 4.

- к складу губернского комиссариата по продовольствию для охраны оружия – 4

- для охраны гарнизонного арсенала и арсенальной мастерской при 3 батальоне Ленкоранских казарм – 7.

- к складу дров хлебопекарни и нестроевой роты (Ленкоранские казармы) – 3.

- дом Сахарова (бывш. Рамм) на Панской ул. – 7.

- дом Кирпичникова на Дворцовой – 3.

- Склад кожевенной управы на городской скотобойне – 3» (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 1. Л. 44).

Кроме караульной службы, «отряды таковой Красной армии посылаются на места, где необходимы ея действия…» (Известия Симбирского совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов. 1918. 21 мая).

А «действия ея», напомним, необходимы были по всей губернии для проведения «реквизиций» и взыскания «контрибуций», подавления крестьянских волнений, вызванных тем и другим, для проведения мобилизации и арестов, а также прочих, говоря современных языком, непопулярных решений советской власти на местах. Занимались этим самые разные ведомства – и комиссариат внутренних дел, и комиссариат продовольствия, и комиссариат юстиции, и так далее. И всем требовалась вооружённая сила. Чтобы навести в её использовании хоть какой-то порядок, 6 апреля Губсовнарком разослал всем губернским комиссарам своё постановление, принятое четырьмя днями раньше. В нём говорилось, что отныне всеми «военными силами должен распоряжаться исключительно Комиссар по Военным Делам, почему каждый комиссариат желающий получить отряды, сноситься с Военным Комиссариатом, который дает наряды военной силы» (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 29. Л. 352).

Таким образом, при отсутствии поблизости врага внешнего личный состав первого Симбирского батальона Красной Армии активно использовался на «внутреннем фронте». Неудивительно, что в упоминавшемся уже докладе членов Симбирского уездного исполкома Долникова и Зубова о настроении в деревне прямо говорилось о том, что «красноармейцев деревня ненавидит. В них она усматривает держиморд и прежних жандармов. Крестьяне, все без исключения, говорят, что, кроме грабежа, те ничем не занимаются, привозя домой целые возы добра: одежды, обуви, сахару и хлеба». И вряд ли сказанное является преувеличением. Особенно с учётом нравов и состояния дисциплины, царивших в местных революционных войсках.

Глава 4. Надо ли бояться человека с ружьём?

Этот ключевой вопрос из старого (1938 года) советского фильма «Человек с ружьем» подразумевал однозначно отрицательный ответ, поскольку после победы пролетарской революции человек этот защищал не царя да буржуев с капиталистами, а простой трудящийся народ. Поэтому и бояться нарду его больше не следовало. Теоретически. На практике же выходило по-другому.

Новая армия, как мы помним, была добровольной, и бойцов в неё набирали в прямом смысле слова по объявлению. Вот одно из них, за подписью Симбирского уездного военного комиссара:

«Симбирский уездный военный комиссариат сим объявляет, что лицам, желающим поступить в ряды Красной социалистической Армии, необходимо представить следующие документы: удостоверение о принадлежности к классу трудящихся, выданное волостными Советами, комиссариатами или рекомендации от партии коммунистов, профессиональных союзов, фабрично-заводских комитетов и комитетов бедноты, и о том, что в частях войск «Народной Армии» (белой гвардии) не служил, а также удостоверение личности или паспорт. В ряды Красной Армии принимаются граждане не моложе 18 лет» ( ГАУО. Ф. Р-97. Оп. 1. Д. 6. Л. 64).

Наверное, среди красноармейцев были те, кто шёл на службу в силу своих политических взглядов, движимый классовым сознанием и искренним стремлением с оружием в руках встать на защиту завоеваний пролетарской революции. Но, несомненно, были и те, кем двигали сугубо материальные соображения – желавшие получить то, что сейчас называется соцпакетом: жалование, обмундирование, паёк. Не очень «жирные», но всё же. Встречался в рядах революционной армии, увы, и откровенно криминальный элемент, что неудивительно – вопреки условиям приёма, указанным в объявлении, непременного наличия документов, подтверждающих личность будущего бойца, при поступлении его на службу на первых порах не требовалось (Известия Симбирского совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов. 1918. 24 мая).

О присутствии в рядах Красной Армии бывших уголовников прямо говорится в отношении губернского комиссара юстиции своему коллеге – военкому. Документ явился результатом расследования инцидента, имевшего место 18 марта в городском исправительно-арестантском отделении, которое, как мы помним, тоже охранял воинский караул. Вечером старший красноармейского наряда по фамилии Иванов потребовал от надзирателей привести к нему в караульное помещение арестованного Симбирским Советом бывшего офицера Сергея Володина. Скорее всего, это был однополчанин караульного, с которым Иванову уж очень захотелось вместе отужинать. Понятно, что странное и незаконное требование солдата надзор не уважил, мол, не положено. В ответ красноармеец учинил форменный скандал, угрожая надзирателям оружием и всяческими карами.

«Докладывая об этом, – писал комиссару юстиции начальник арестантского отделения Жуков, – я прошу Вас наказать в своем распоряжении о назначении во вверенное мне отделение более надежных караульных солдат в количестве не больше 5 человек постоянных, а не сменных для морального воздействия на заключенных уголовных. При чем было бы желательно дать караульным инструкцию о порядке несения караульной службы» (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 1. Л. 47).

То есть в наряд по охране заключённых не только назначали кого попало, но даже не инструктировали их! Переадресовывая эту просьбу военному комиссару, комиссар юстиции в упоминавшемся выше отношении просил коллегу принять меры к тому, «чтобы караул в отделение посылался из людей надежных, т. к. из поступивших ко мне сведений усматривается, что караульными попадаются бывшие уголовные арестанты, которые не несут добросовестно караульную службу, а наоборот, вводят беспорядок во внутреннюю жизнь тюрьмы своими требованиями и заявлениями» (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 1. Л. 46 об.). Получается, уголовники вооружённые охраняли уголовников временно безоружных?

Впрочем, инцидент в тюрьме – лишь один из многих. Помните анекдот про гаишника, который годами не приходил за зарплатой, потому что считал: «дали жезл и пистолет, и крутись, как хочешь»? Примерно по такому же принципу с первых дней образования Симбирской красноармейской дружины действовали и некоторые новоявленные красноармейцы. В приказ по части за 21 февраля инструктор Мельников вынужден был включить пункт такого содержания: «Объявить солдатам добровольцам красных рот, что всякие самочинные обыски и реквизиции у граждан разных предметов без ордера на то от Военнаго Совета, считаются грабежом, и виновные в этом будут привлекаться к законной ответственности» (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 5. Л. 22).

И что же? Подействовало? Увы. Ровно через месяц, 21 марта, на заседании батальонного комитета среди прочих рассматривался рапорт инструктора 1-й роты о самочинном обыске, произведённом солдатами Цыганковым, Васильевым и Шелестовым. Дело решено было передать в Следственную комиссию. Туда же пошли дела по рапортам: квартирмейстера – о злоупотреблении по службе каптенармусом Борисовым, старшего врача – о краже в лазарете и солдат 2 роты – о краже у них обмундирования и с просьбой о выдаче нового (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 1. Л. 45).

Упоминаются «обыски» и в приказе по батальону от 28 марта:

«Доброволец 2 красной роты Василий Винтоняк по заявлению своего товарища солдата той же роты, производил самочинные обыски и реквизиции у граждан Симбирска. Такой поступок, явно позорящий честное имя солдата революционера не должен иметь место в рядах молодой Красной Армии. Со своей стороны не могу не отметить о правильном понимании и порядочности теми товарищами добровольцами 2-й Красной роты, которые выдали из своей среды порочащего их Василия Винтоняка. Вместе с тем, дело о нем мною передается на рассмотрение Судебно-Следственной Комиссии. Солдат 2-й роты Василий Винтоняк исключается со службы».

Но не только «самочинными обысками», а, по сути, откровенным разбоем славились бойцы «молодой Красной Армии». «В последнее время к прискорбию приходится констатировать факты появления на улицах города в нетрезвом виде и вооруженных винтовками красноармейцев. Считая подобное явление недопустимым и порочащим имя гражданина солдата социалистической армии, призываю товарищей красноармейцев всех появляющихся в нетрезвом виде красноармейцев представлять в канцелярию Военного Комиссариата.

Ротным инструкторам вменяю в непременную обязанность установить бдительный надзор за тем, чтобы красноармейцы из рот, кроме назначенных в наряды и вызванных в экстренных случаях, с винтовками не отлучались. За неисполнение вышеизложенного вынужден буду применять самые суровые революционные меры до предания суду революционного трибунала включительно», – говорится в том же приказе от 28 марта (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 4. Л. 19 об, 20).

Подведём итог: дисциплина в «губернской армии» была на таком уровне, что личный состав в массовом порядке воровал казённое имущество и обмундирование, продавая похищенное на базаре. Красноармейцы могли свободно в любое время получить табельное оружие и пьяными шататься с ним по городу. Или отправиться на охоту за обывательским добром. Вряд ли при командировках в деревню они вели себя как-то по-другому.

Неудивительно, что при таком качественном составе Симбирского батальона именно его красноармейцы стали основной движущей силой описанного в одной из предыдущих глав мятежа, вспыхнувшего 10 апреля против чрезвычайного комиссара Солонко и едва не стоившего ему жизни. Это событие обсуждалось, что называется, по горячим следам на заседании ротных и батальонных комитетов 15 апреля 1918 года, на котором присутствовало 45 человек. Заслушав доклад самого «пострадавшего», собрание выразило сожаление по поводу происшедшего и постановило «немедленно выяснить виновников беспорядков и привлечь их к ответственности», а также «приложить все свои силы к розыску этих виновников и удалить их из своей среды, как идущих против Власти Советов». А товарища Солонко «собрание просит как революционера, не давать козыря в руки наших врагов контрреволюционеров и остаться для работы в Симбирской губернии». Сам же «инцидент», как деликатно участники собрания называли бунт, они списывали на возбуждение красноармейцев агитацией злонамеренных людей, имена которых тут же и были названы. Это некие Койранский, арест которого собрание вполне одобрило, а также Шатров и Никифоров, коих арестовать ещё только предстояло, «т. к. имеются данные о их преступной деятельности» (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 1. Л. 99).

Последние двое были правыми эсерами, служившими во второй роте батальона. Именно они сообщили сослуживцам, будто бы Солонко на базаре расстреливает красноармейцев, а затем оказались во главе вооружённой толпы, штурмовавшей Совет. Однако, вопреки решению собрания, арестовать ни того, ни другого сразу не удалось, поскольку вторая рота отказалась их выдать. Шатрова взяли только через неделю, а Никифоров к этому времени успел сбежать (1918 год на родине Ленина. С. 41, 42).

Таким образом, вновь образованная воинская часть новой социалистической Красной Армии являла собой плохо управляемое, фактически полубандитское вооружённое формирование, представлявшее опасность не только для имущества, и, может быть, даже для жизни и здоровья симбирских обывателей (поди угадай, куда вдруг пальнет из винтовки на улице пьяный боец), но и была угрозой для самой создавшей её власти, с необыкновенной лёгкостью поддаваясь на любую «злонамеренную агитацию».